Страна у нас огромная, а дороги очень плохие. Об этом и ещё, о многом другом летом 1928 года я говорил с Федором Ивановичем Копыляевым, секретарем районного исполкома. Разговор наш происходил в самом подходящем месте: на автомобиле, за сотню верст от железной дороги, в вологодских лесах, по пути к лесозаготовкам.

Был Федор Копыляев в городе шофером, а у себя в районе агитатором Автодора. Чудесным образом из старых частей собрал он в городе машину и пригнал ее в деревню, чтобы крестьянам показать, сколько от нее пользы. Мне, должно быть, тоже хотел эту пользу показать, потому что вместо телеги повез на своей хитрой машине.

Лето было как осень, и грязи было даже больше, чем осенью. Автомобиль сопел и дребезжал в выбоинах дороги, и казалось, что он сейчас развалится.

—Нет, ты послушай! — горячился Копыляев. — Работают ребята на лесозаготовках в самых чортовых углах, сидят - ни пройти к ним, ни проехать. Как же их снабжать прикажешь? Как с ними связь держать? Или возьми культурную революцию. Как ее проведешь, когда даже газеты
туда не доходят? Дрянь дело!

Я согласился и судорожно уцепился за борт, чтобы не вылететь, — автомобиль с размаху нырнул в огромную яму с жидкой грязью.

Я ответил, что понимаю, и хотел добавить, что нам еще много кой-чего нужно, но не успел. Автомобиль, gереползавший из ухаба в ухаб, вдруг нашел самый удобный и в нем решил остановиться. Он облегченно фыркнул и сразу стал.

Копыляев вылез, стал на четвереньки и заполз в густую грязь под машиной. Там он долго вздыхал, копошился и звякал какими-то - металлическими частями. Наконец выполз обратно, пошел вперед и попробовал запустить мотор. Мотор не пошел.

Копыляев уговаривал его ласковыми словами, но это не помогло. Он стал ругаться, размахивая гаечным ключом, но это тоже не помогло. Тогда он выпрямился и плюнул в грязь.

Его современная техника кончилась, и я понял, что дальше нам предстоит двигаться пешком. Я пожалел, что не поехал в телеге, и вылез из машины.

И тут я заметил, что возле машины нас не двое, а трое. Третьим был неизвестно откуда появившийся высокий и худой мальчик в непомерно широкой гимнастёрке.

—Поедет твоя машина?—спросил мальчик, и в голосе его слышалось горячее желание, чтобы машина поехала, и твердое убеждение, что этого не случится.

—Отстань леший!—отмахнулсяКопыляев.

Темнело, и начинал накрапывать дождь.

—Пора на ночевку, — сказал я.

—Пойдем к его батьке, — обтирая руки о штаны, ответил Копыляев. — Завтра починимся.

—Каждый раз ломается, — грустно вздохнул мальчик и ласково потрепал автомобиль по кузову.

—Далеко до вас идти? —спросил я мальчика.

—Какой там далеко. Всего верст восемь, — ответил он.

Мне это не показалось слишком близко, но делать было нечего. Оставили машину на дороге и пошли.

—Ей не впервой, — успокоил Копыляев. — Не сахарная, от дождя не растает.

Я закурил и, чтобы скоротать время, решил поговорить с парнишкой.

—Что нового, приятель? — спросил я.

—А ничего такого особого, — ответил он. — Только вот Нобиле нашли, да еще землетрясение небольшое в Америке и польская нота.

От неожиданности я выплюнул папиросу и чуть не свалился в грязь.

—Нобиле? — ахнул я.

—Итальянский генерал, который с воздушным шаром,—
снисходительно объяснил мальчик.

Я огляделся. Мы были в вологодских лесах. Высокие, прямые сосны и корявая, развороченная дорога. Как будто не место для обсуждения последних мировых событий.

—Радио у него,— не оборачиваясь сказал шедший впереди Копыляев. — Зовут его Родионом Степановым, а мужики иначе как “Радион” не называют. Он у них за газету служит. Дома у себя слушает, а потом ходит по людям и рассказывает про новости и про погоду. Платят ему хлебом, а как семья его бедная - это кстати.

— Откуда же ты слушаешь? — спросил я “Радиона”.

— Вологду нашу слушаю, Москву — станцию имени Коминтерна и Ленинград. Еще слыхал две какие-то. Только те
не по-нашему говорят. Должно быть, иностранные.

Восьмиверстной дороги я не заметил. Мы говорили о радио. У него детекторный приемник. Брат Семка приезжал на побывку с флота и привез всё и трубку, и кристаллик, и проволоку. Вместе намотали катушку и подвесили антену. Слышно хорошо, только иные станции не ловятся. Вот, например, эта самая короткая волна. Говорят, очень она замечательная. На ней Нобиле ловили, а вот на таком приемнике её не слышно. Почему это? И что это за такая волна? Почему называется короткой, раз так далеко идет? И откуда вообще все это радио пошло и что с ним еще делают? И зачем нужно проволоку, что в землю закопана, водой поливать?

Восьми верст пути мне не хватило на то, чтобы толком ответить на все вопросы моего нового приятеля. А ответить нужно было. Здесь, в лесу, радио отчасти заменяло те дороги и автомобили, о которых говорил Копыляев. О нем нужно было говорить всерьез.

И тогда я решил о радио написать эту книжку.